Александр Шойхет - Когда горит твой дом… Публицистика
Православные евреи российской словесности
Существует ли современная еврейская литература на русском языке?
Впервые этот вопрос был поставлен М. Гробманом во время встречи российских и израильских русскоязычных писателей в в Тель-Авивском клубе «Бейт-Левик» в 2007 году. Вопрос сам по себе очень интересен. Но участники той встречи дискуссию провалили. Во-первых, надо было сразу договориться о терминах. Какую литературу считать сегодня еврейской, а какую русской? Что главное в определении подобной литературы? Язык, на котором пишет автор? Принадлежность автора к определенной религиозной конфессии? Специфически еврейская (или русская) тематика того или иного произведения (герои с еврейскими фамилиями, описание еврейского быта или, наоборот, чисто российские коллизии, быт и герои)? Существуют ли вообще сугубо национальная и «космополитическая» литературы внутри одного и того же культурного и языкового пространства в современном мире, где, помимо метрополии (территории бывшего СССР), образовались большие русскоязычные диаспоры в Европе, Америке, Израиле?
Во-вторых, на встрече в «Бейт-Левик» российские писатели, в основном еврейского происхождения, категорически отказались вести дискуссию, посчитав поставленные вопросы для себя оскорбительными. Особенно неистовствовал «православный» писатель и колумнист ведущих московских газет Дм. Быков, заявивший, что он русский писатель и дискуссию на «еврейскую тему» вести не желает. Его поддержал Александр Кабаков, ответивший М. Гробману, что, раз он пишет на русском языке, то он русский писатель. То есть определяющим фактором является, по Кабакову, язык писателя. Правда, М. Гробман задал Кабакову вопрос, а признают ли писателей-евреев своими их русские коллеги, на что Кабаков ответа так и не дал.
В свое время писатели, литературоведы, идеологи германского национализма, а также и «национал-патриоты» в царской России, а позднее и в коммунистическом СССР отвечали на вопрос о принадлежности автора к определенной культуре четко: есть арийская (русская) литература (живопись, музыка), а есть космополитическая, т. е. «жидовская».
Мне могут возразить, что такая точка зрения свойственна лишь идеологам русского или германского национализма (наиболее яркие выразители: в Германии – Вагнер и впоследствии идеолог германского нацизма д-р Геббельс, в России – Достоевский, а в советское время писатели-почвенники – Солоухин, Распутин, Белов (в современной России – А. Проханов). И стоит ли обращать внимание на крайне одиозных маргиналов при оценке места и роли писателя в той или иной культуре? Но, увы, отношение представителей культуры титульной нации именно к выходцам из еврейской среды очень показательно.
Великий немецкий поэт XIX века (каковым и сам он себя считал) Генрих Гейне, крестившийся в юности, написавший ряд замечательных баллад, ставших немецкими народным и песнями (напр. «Лореляй», «Графиня Ютта»), в течение всей своей жизни подвергался нападкам «истинно германских» критиков и поэтов, напоминавших ему о его еврействе (крещение не помогло!). Закончилось это, как известно, в XX столетии публичным сожжением всех книг поэта на площадях фашистской Германии. Российские литераторы и культуртрегеры XIX века, после того как способная еврейская молодежь хлынула из местечек приобщаться к великой русской культуре, забили тревогу, опасаясь проникновения «жидов» в «святая святых» русской культуры. Ф. М. Достоевский в «Дневниках писателя пугал русских читателей, что «от жидов придет гибель России». Даже такой официально признанный «филосемит», как А. И. Куприн, автор «Жидовки», «Суламифи» и «Гамбринуса», в частном письме к одному из издателей высказался вполне ясно: «Каждый еврей родится на свет божий с предназначенной миссией быть русским писателем… Эх! Писали бы вы, паразиты, на своем говенном жаргоне и читали бы сами себе вслух свои вопли. И оставили бы совсем русскую литературу…»
После революции 1917 года в российскую культуру действительно влилось непропорционально большое количество писателей и поэтов еврейского происхождения. Часть из них продолжали писать на идише (Д. Бергельсон, Квитко, Перец Маркиш, О. Дриз), но больше было тех, кто вошел в русскую литературу и культуру. Естественно, большую роль сыграло отношение советской власти к проблеме традиционного русского антисемитизма.
«Кем бы я был, голубоглазый еврейский мальчик, если бы не Октябрьская революция!» – патетически восклицал «пролетарский поэт» Иосиф Уткин. Но обаянию революционной романтики поддались и литераторы старшего поколения. Среди последних назову лишь самых известных и талантливых – это О. Мандельштам, Б. Пастернак, Э. Багрицкий, И. Бабель. И. Эренбург. Советская власть в начальный период своего становления как бы способствовала проявлению еврейских талантов, хотя, с другой стороны, именно от евреев она же требовала отказа от своей национальной идентичности. Основное требование идеологов большевизма: «литература должна быть национальной по форме и социалистической по содержанию» – к евреям относилось меньше всего. И большинство еврейских литераторов отказались от «местечковости» и языка идиш в пользу русского языка, культуры и ассимиляции. Самый известный литератор советского периода Илья Эренбург призывал советских евреев к ассимиляции, ибо только так можно покончить с местечковой изоляцией и антисемитизмом. К чему же привело в итоге такое добровольное жертвоприношение?
У Е. Бауха в книге-ессе «Иск истории» есть документальный эпизод, коему сам автор был свидетелем. В Переделкино (писательский поселок Подмосковья) приезжает делегация литераторов поклониться могиле великого российского поэта Б. Пастернака.
Путь этого одного из крупнейших российских поэтов и блестящего переводчика европейской поэзии был сложным. В начале 1920-х годов он разругался с В. Маяковским по поводу отношения к советской власти, которую в ту пору категорически не принял. Но уже в начале 1930-х был активным участником Первого писательского съезда и кадил Сталину, фактически предал О. Мандельштама, когда над тем навис «карающий меч» НКВД. В годы сталинского террора ушел в переводческую работу, но после 1953 года громко заявил о своем православии и стал известен широкой публике как автор довольно среднего романа «Доктор Живаго». Именно в этом романе устами одного из героев Пастернак публично отрекся от своего еврейства в пользу православия и ассимиляции. То есть фактически предал свое еврейство. Но это ему не помогло. Роман, нашумевший за границей, но запрещенный в СССР, получил Нобелевскую премию, за что Пастернак был публично разруган Н. Хрущевым и, затравленный партийными чиновниками от литературы, умер от страха, приобретя в глазах российской интеллигенции ореол мученика.
И вот к могиле Пастернака в Переделкино приходят русские писатели поклониться праху поэта.
Звучат прочувствованные речи о «православном поэте – апостоле русской культуры». И вдруг тогдашняя «восходящая звезда российской драматургии» А. Вампилов громко произносит: «А все одно он жид!»
В период демократической перестройки советского общества в 1980–1990-х годах уже во всю силу заговорили русские писатели-почвенники Солоухин, Астафьев, Распутин, Белов. Литературные журналы «Наш современник» и «Молодая гвардия» возглавили «крестовый поход» против «еврейского засилья» в русской литературе.
Я полагаю, массовое сожжение книг Генриха Гейне в 1930-х годах, равно как выпад известного российского драматурга на могиле Пастернака в 1970-х и антисемитская вакханалия в российских толстых журналах периода 1980-х, – это исчерпывающий ответ XX столетия на потуги российских писателей-евреев сделаться частью русской литературы. На каком языке пишет литератор – это, безусловно, существенный фактор, но этого недостаточно, чтобы тебя признали за своего.
Владимир (Зеев) Жаботинский в статье «О евреях в русской литературе» (1908 г.) так говорил об этом явлении: «В наше время “национальность» литературного произведения еще не определяется языком, на котором оно написано. Решающим моментом является тут не язык, и с другой стороны даже не происхождение автора, и даже не сюжет: решающим моментом является настроение автора – для КОГО он пишет, к КОМУ обращается, ЧЬИ духовные запросы имеет в виду, создавая свое произведение. Можно поэтому не знать жаргона (т. е. идиша) и все-таки не дезертировать, а служить, по мере сил и данных, своему народу…» Как говорится, не в бровь, а в глаз кое-кому из современных авторов. И потому нельзя согласиться с мнением Ал. Кабакова, что Лион Фейхтвангер – немецкий писатель, так как писал он на языке Шиллера и Гете. Ибо подавляющее большинство произведений Фейхтвангера, изгнанного режимом Гитлера из Германии, посвящено еврейской истории и судьбе еврейского народа. Но, пожалуй, даже не это главное. Главное не в том, какое количество еврейских имен и фамилий встречается в том или ином произведении, описывает ли автор современный Иерусалим, родную его сердцу галутную Хацепетовку (коей на самом деле уже нет) или Брайтон-Бич.
